84]
84].
Профессор А.И. Осипов, говоря о деизме, точно что,
собственно в деистической системе «человек совершенно автономен», собственно «для
его духовной жизни не требуется
практически никакого общения с Богом», собственно деизм всецело отвергает потребность Бога для человека, а это «может повергнуть к
прямому богоборчеству» [50, с. 29–30]. Но именно у Державина человек именно и не
считается самодовлеющей ценностью, его бытие получает свое
осмысление собственно через взаимосвязь с Богом – так
собственно ни о каком
богоборчестве и речи шагать не имеет возможность:
Их душа моя быть
чает,
Вникает, мыслит, рассуждает.
Я есмь естесственно,
кушать и Ты!
Ты кушать! – Природы чин
вещает,
Гласит
мое мне сердце то,
Меня мой
разум убеждает,
Ты кушать – и я уж не ничто!
[47, с. 9]
Не лишь восславление
Разработчика – возвеличивание и человека как проявление во
всем мире славы Основателя составляет объект поэтического восхищения Державина. Поставленный
Замыслом о мире в
середина тварной вселенной, человек, пускай и в небольшой
мере, несёт
внутри себя отсвет Божия всесовершенства. Молитвенный и ликующий голос феноминального поэта сам собою делается проявлением данного человеческого
великолепия.
…Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во
мне Себя изображаешь,
Как солнце в небольшой капле вод
[47, с. 9].
Державин
рассматривает человека (как и самого
себя) с позиции
его места в Замысле, но не в отпадении – стихотворец
воспевает человека в том
состоянии, в какое он должен
вернуться,
восстановив взаимосвязь с Богом.
Крупица целой я
вселенной,
Поставлен, мнится
мне, в почтенной
Средине
естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов
небесных
И цепь
созданий связал всех мной
[47, с. 10].
«Державин не
имеет возможность не чувствовать антиномичности бытия человека, следствия грехопадения. Содержание существования человека, сообразно
православному учению, –
достижение богоподобия, обожение, закладом чего для поэта становится собственно предназначенное ему пункт в Замысле. Но повреждённость человеческой природы характеризует и его
ничто, одновременное великолепию», – к этому выводу приходит М.М.
Дунаев [2, с. 195].
